Неточные совпадения
— Если так, то, конечно… в наше время, когда восстает сын на отца,
брат на
брата, дщери на матерей, проявление в вас сыновней преданности можно назвать искрой
небесной!.. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! Не смею, сударь, отказывать вам. Пожалуйте! — проговорил он и повел Калиновича в контору.
— Старики наши рассказывают, — отвечал Перстень, — и гусляры о том поют. В стародавние то было времена, когда возносился Христос-бог на небо, расплакались бедные, убогие, слепые, хромые, вся, значит, нищая
братия: куда ты, Христос-бог, полетаешь? На кого нас оставляешь? Кто будет нас кормить-поить? И сказал им Христос, царь
небесный...
«Собака ты, черная собака, — подумал он с горечью. — Человек на тебя надеялся, как на друга, как на
брата… как на родного отца! Ты мне казался
небесным ангелом. А вместо всего — ты только вычистил мои сапоги…»
Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей злодеями особенными (ракà), то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и
братья как сыны одного отца
небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать злодея от незлодея, то каждый человек или общество людей стало бы признавать взаимно друг друга злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать злодеев от незлодеев, то и тогда нельзя бы было в христианском обществе казнить или калечить, или запирать в тюрьмы этих злодеев, потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому христианину, как христианину, предписано не делать насилия над злодеем.
— А как приехали сюда, так и расхворались, — это очень понятно; я тоже, — как уж мне хорошо жить у
брата, все равно, что в царстве
небесном, — но прихварываю: то ноги пухнут, то голова кружится.
Да вот сидит Христос в светлом рае,
Во душистой,
небесной прохладе,
Под высокой, златоцветной липой,
Восседает на лыковом престоле.
Раздаёт он серебро и злато,
Раздаёт драгоценное каменье,
Всё богатым людям в награду,
За то, что они, богатеи,
Бедному люду доброхоты,
Бедную
братию любят,
Нищих, убогих сыто кормят.
— Нас три
брата, — бормочет Денис, когда два дюжих солдата берут и ведут его из камеры. —
Брат за
брата не ответчик… Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай… Судьи! Помер покойник барин-генерал, царство
небесное, а то показал бы он вам, судьям… Надо судить умеючи, не зря… Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести…
Небесный суд да будет над тобой,
Жестокий
брат, завистник вероломный!
Проходя мимо часов, Меркулов смотрит на циферблат. Большая стрелка уперлась прямо вверх, а маленькая отошла от нее чуть-чуть вправо. «После полуночи», — соображает Меркулов. Он сильно зевает, быстрым движением несколько раз кряду крестит рот и бормочет что-то вроде молитвы: «Господи… царица
небесная… еще небось часа два с половиной осталось… Святые угодники… Петра, Алексея, Ионы, Филиппа… добропоживших отцов и
братии наших…»
— Ах нет,
брате, нет, я не смирен: я великий дерзостник, я себе в
небесном царстве части желаю.
Начинал Яков снова читать и петь, но уже не мог успокоиться и, сам того не замечая, вдруг задумывался над книгой; хотя слова
брата считал он пустяками, но почему-то и ему в последнее время тоже стало приходить на память, что богатому трудно войти в царство
небесное, что в третьем году он купил очень выгодно краденую лошадь, что еще при покойнице жене однажды какой-то пьяница умер у него в трактире от водки…
— Царство
небесное, вечный покой Андрею Григорьичу, — говорил Калашников, чокаясь с Мериком. — Когда он был жив, соберемся мы здесь, бывало, или у
брата Мартына и — боже мой, боже мой! — какие люди, какие разговоры! Замечательные разговоры! Тут и Мартын, и Филя, и Стукотей Федор… Всё благородно, сообразно… А как гуляли! Так гуляли, так гуляли!
— Ну,
брат, в этот скит, как в Царство
Небесное, сразу не попадешь, — сказал Патап Максимыч паломнику.
Но дважды ангел вострубит;
На землю гром
небесный грянет:
И
брат от
брата побежит,
И сын от матери отпрянет.
Так и отец мой
небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего
брату своему согрешений его.
Открывались
небесные двери,
Дьякон бавкнул из кряжистых сил:
«Еще молимся,
братья, о вере,
Чтобы Бог нам поля оросил».
Все они
братья и сестры одного святого семейства, живут в чистоте
небесной, в ангельской свободе.
Брату моему, Илье, царство ему
небесное, один монах открыл, что в Таганроге, в крепости, в одном месте под тремя камнями клад есть и что клад этот заговоренный, а в те поры — было это, помню, в тридцать восьмом году — в Матвеевом Кургане армяшка жил, талисманы продавал.
— Государь-батюшка стал ноне совсем как при царице Анастасии, царство ей
небесное, место покойное, — заговорил князь Никита, — доступен, ласков и милостив ко всем, а ко мне нечего и молвить, уж так-то милостив все это время с твоего,
брат, отъезда был, как никогда; шутить все изволил, женить меня собирается… О тебе расспрашивал, о женихе, о невесте… Я все ему, что знал, доподлинно доложил…
— Пусть сам он, сказал великий государь, — продолжал Малюта, — накажет низкого лгуна, отрекшись от него, как от
брата, доказавши тем мне свою верность… Как древле Господь, Царь
небесный, повелел Аврааму заколоть сына своего Исаака, так ныне и я, царь земной, повелю ему заколоть
брата его, и этим, так же как Господь Авраама, испытаю его послушание воли моей… Как думаешь, Лукьяныч, спросил меня государь, не обманусь ли я в нем? Заступился я тут за тебя и уверил царя-батюшка, что не выйдешь ты из воли его.
—
Братья, — дрожащим от волнения голосом заговорил Амвросий, — се аз пред вами беззащитный. Ужели вы оскверните руки свои братоубийством? Паче этого, ужели поднимется рука ваша на поставленного над вами по воле Божьей архипастыря? Ужели я, честный служитель алтаря, польщусь на деньги, которые вы приносили как посильную лепту Царице
Небесной? Я хотел охранить их от лихих, корыстных людей, чтобы употребить на богоугодное дело призрения сирот. Образумьтесь,
братья мои во Христе Боге нашем!
Выслушивая новое творение
брата, решалась она иногда, призвав на помощь все
небесные силы, именем их умолять его писать проще и понятнее.
—
Брат Григорий, — начал Чурчило после продолжительной паузы. — Всякий, кто чувствует в себе искру чего-то…
небесного… как бы это пояснить… я не красноглаголист, я прямо скажу: кто называется человеком, у того и тут должно быть человеческое.
—
Брат Григорий, — начал Чурчила после продолжительной паузы. — Всякий, кто чувствует в себе искру чего-то…
небесного… как бы это пояснить… я красноглаголить не умею, а прямо скажу: кто называется человеком, у того и тут должно быть человеческое.
— Будь мне новым
братом; отчизны я лишился по воле Божьей, а свет покинул сам, но теперь душа моя наливается
небесным огнем. Я вымолил себе награду: она уже явилась ко мне и звала меня к себе. Награда моя близко. О, будь и ты счастлив, молись о сладком утешении, которое я уже чувствую в себе, молись о нем одном.
— Здравствуй,
брат, — встретил приятеля не пришедший еще в себя от волнения Василий Иванович. — Вот вырастил дурака-то… А все мать… Царство ей
небесное! Не тем будь помянута…
— Неизреченна, князь, к тебе милость великого государя, не внял он наговорам на тебя
брата твоего, подлого изменника, что вместе, будто бы, замышляли вы извести его, великого государя, и передаться, ныне покойному, князю Владимиру Андреевичу, царство ему
небесное.
С тех пор как мир сделался христианским и принял крещение, он в религиозном сознании своем признал, что люди —
братья, что у нас Единый Отец
Небесный.
«Ну,
брат, — подумал я, — однако и ты от царства
небесного недалеко ходишь»; а он во время сей краткой моей думы кувыркнулся в снег.
Только подумал, а перед ним будто его
брат родной, только с крылами да в широкой одежде, как
небесному воину полагается… Топнул он на Брудастого ножкой...